Мы поименно вспомним всех

Мы поименно вспомним всех. Рафаэль Мустафин.

О жертвах политических репрессий в Татарстане

/ ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ/  Правда сильнее лжи на целую вечность./ Ложь сильнее, чем правда, на жгучий кусочек свинца.

....ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ

В конце восьмидесятых я провел целое лето в архивах КГБ. Занимался делами репрессированных татарских писателей. Потом выпустил об этом книгу на татарском языке.

В эти дни я чувствовал себя неважно. Портилось настроение, кололо в груди. Пропадали аппетит и сон. Но что все эти неприятности по сравнению с тем, что испытали ОНИ!?

ОБЫДЕННОСТЬ

Вспоминая сейчас это время, пытаюсь припомнить, что же поразило меня больше всего? Пытки, которым подвергали заключенных? Чудовищность обвинений — шпионаж, вредительство, террор, заговор против Советской власти и лично товарища Сталина? Лживость и надуманность этих обвинений? И это — тоже.

Но больше всего, пожалуй, какая-то обыденность, будничность «напряженной работы» по перемалыванию лучшей части российского населения. Протоколы писали на листах, вырванных из школьных тетрадей. В амбарных книгах с надписями дебет-кредит… А иной раз и на оборотной стороне обоев — с бумагой, видимо, была напряженка. Писали с орфографическими ошибками, с нелепыми сокращениями (а/c — антисоветский, к/р — контрреволюционный, ЧСИР — член семьи изменника Родины, ВМН — высшая мера наказания, ЧСВН — член семьи врага народа, БН — буржуазный националист и т. д.) Выражения эти повторялись настолько часто, что легко угадывались и по этим аббревиатурам. Я уж не говорю о штампованных канцелярских оборотах. О стилистике тогда думали меньше всего.

Для ускоренного ведения дел тексты постановлений о предъявления обвинений печатали типографским способом. Обвинения почти для всех были стандартными. Мол, такой-то (фамилия, имя, отчество вписывались от руки) «является членом действовавшей в Татарии правотроцкистской, националистической контрреволюционной организации, ставившей своей целью свержение Советской власти, совершение террористических актов в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства и проведение подрывной вредительской работы в хозяйственно-политической жизни страны».

Больше всего меня поразили пришитые к «Делу» небольшие, пожелтевшие бумажки, напоминающие почтовую квитанцию. Основной текст напечатан типографским способом и только Ф.И.О. вписывались от руки. Таковы справки о приведении в исполнение приговора к ВМН.

Все делалось по форме — обвинительные заключения, постановления на арест, протоколы допросов и судебных заседаний. Как говорится, комар носу не подточит. А по существу — полное беззаконие, попрание всех элементарных прав личности, средневековый произвол.

По пыльным папкам с пожелтевшими, прочно подшитыми листами я пытался распознать характер следователей.

Глядя на старательно выведенные буквы с замысловатыми завитушками, даже не будучи почерковедом, угадывал характер человека тщеславного, больше озабоченного формальной стороной дела. За кривоватыми и отдельно стоящими буковками с самыми невероятными ошибками («и ето ишшо не все») проступал человек малограмотный, еле-еле перебивавшийся в школьные годы с двойки на тройку. Такие терпеть не могут «слишком вумных и образованных» и срывают на них свой комплекс неполноценности…. За буквами, наклоненными в обратную сторону, проглядывал следователь упрямый, злой, готовый на все — лишь бы выслужиться перед начальством.

На некоторых листах, там, где стояла кривоватая, с трудом выведенная подпись заключенного, проступали темные, выцветшие от времени пятна — видимо, следы крови. Местами фиолетовые чернила расплылись — не от слез ли? Были и более мирные приметы — желтые круги от стаканов чая или жирные следы от капнувшего супа. И за всей этой обыденностью стояла смерть — будничная, повседневная, замененная в протоколах обтекаемым выражением — «по первой категории». Чувствовалось, что смерть в этих кабинетах стала бытом, своего рода способом существования. Ибо сначала следователи приговаривали ни в чем неповинных людей к ВМН. А потом, со сменой высокого начальства, их самих по большей части ожидала та же участь.